Записная книжка лежала под мешком с монетами. Просочившаяся в сундук влага размыла чернила, и некоторые записи невозможно было разобрать. Этьен хотел заполучить эту книжицу, чтобы обезопасить тех, чьи имена фигурировали в перечне, либо ради наживы – вытребовать за молчание даже больше денег, чем их хранилось в сундуке. Что ж, потрепанная записная книжка тоже осталась на своем месте – под мешком с золотом.

После возвращения из Ред-Ривер-Хилла перезвон золотых монет часто снился ему по ночам, преследовал изо дня в день. С такими деньгами он мог бы…

– Скажу тебе честно, Изабель, я долго размышлял, что делать с золотом. Думал, может отдать часть детям?

– Детям? О каких детях ты говоришь?

Она посмотрела на него с недоумением, а потом поняла и грустно кивнула. Ей трудно было представить, каково это – остаться в полном одиночестве и с уверенностью, что потерял своих близких.

– И какое решение ты в итоге принял?

Он пожал плечами и посмотрел на дом, где звенели радостные детские голоса.

– Пока пусть лежит там, где лежит. У меня есть немного денег. Мунро отдал мне мою часть выручки от продажи мехов. Еще остается вексель Готье… Пока я найду работу, нам хватит.

Изабель придвинулась ближе, прижала ладошку к его щеке и посмотрела ему в глаза.

– Хорошо! Золото может лежать там еще очень долго. Если его и тратить, то на самые благие цели!

Александер скрипнул зубами. Он ни за что не признается Изабель, как намеревался распорядиться оставшимся золотом. Может, она бы не стала осуждать его за это, но только в его намерениях не было и намека на благородство. С их помощью он хотел завлечь в свои сети Этьена…

Глава 22. Во имя отца, и сына, и мечты

Уже много минут его дрожащие руки теребили письмо. Строчки, которых он так часто касался пальцами, в некоторых местах выцвели, а в иных – и вовсе стерлись. От листа бумаги остался жалкий обрывок. Но сейчас это уже не имело значения, потому что он знал текст послания наизусть. Это было признание его сына Джона, который, как он недавно узнал, уже отошел в мир иной.

За дверью своей спальни Дункан услышал голоса. Он не выходил из комнаты уже несколько дней. Он снова смял листок. Он знал, кто сейчас за дверью. Его старое сердце, с трудом поддерживающее в нем жизнь, готово было вот-вот сдаться. Но он все еще жил и благодарил Небо за эту небольшую отсрочку, которая позволит ему примириться с собственной совестью и уже с чистым сердцем отправиться к Марион.

В доме снова стало тихо. Потекли минуты. Какое-то мгновение он думал, что Александер ушел.

В панике старик попытался подняться. Однако ноги подогнулись и он со стоном упал на пол.

– Проклятье!

На полу, от двери до него, протянулся луч света. Внезапно он ощутил легкость во всем теле. Крепкие руки бережно подняли его, усадили в кресло возле кровати. Он посмотрел на эти руки. Большие, обветренные, они, без сомнения, принадлежали человеку, которому многое пришлось пережить. Это были руки мужчины, и он не узнавал их. Ему вдруг захотелось плакать.

– Силы небесные!

В последний раз, когда он видел эти руки, они были мягкими и нежными, как у всех детей. И не были запятнаны кровью… Старик схватился за куртку сына, отказываясь отпускать его от себя, страшась, что тот исчезнет раньше, чем он успеет все ему рассказать. Наконец он все-таки поднял глаза на Александера. В сумраке комнаты ему приходилось щуриться.

– Господи, спасибо! Спасибо!

Он так долго мечтал увидеть лицо сына, но теперь испытал потрясение. В этом бледном, исхудалом лице он увидел черты Джона и Марион. И свои черты тоже… Глядя в голубые глаза Александера, он подумал, что совершил столь мучительное путешествие не напрасно. Оно того стоило. Губы его приоткрылись от волнения, когда сквозь пелену слез он увидел картинки из прошлого, попытался разглядеть в мужчине, стоявшем сейчас перед ним, ребенка, которого он когда-то утратил.

– Отец! – пробормотал Александер срывающимся от волнения голосом.

– Алас! Аласдар… Наконец-то, мой сын!

Взволнованный до глубины души, Александер смотрел на старика, которым стал его отец. Страдание и боль исказили его черты, сделали мутными глаза, изменили тембр голоса. Помогая ему подняться, он ощутил ослабевшие от старости и недуга мышцы. Только теперь, присев на корточки рядом с ним, он увидел тартан, в который отец был закутан. Что ж, здесь, в уединении своей спальни, вдали от нескромных глаз, он мог позволить себе показать нос англичанам со всеми их дурацкими запретами. Он погладил плед, погружаясь в воспоминания, которые пробудили в нем цвета Гленко.

– Твой брат Ангус подарил мне этот плед перед отплытием. Его изготовили тайно в одной ткацкой мастерской в Глазго.

Эмоции захлестнули старика, и он потянулся обнять сына.

– Аласдар! Господи, я…

Александер посмотрел на него влажными от слез глазами. Отец вдруг показался ему таким старым… Сколько ему лет? Семьдесят? Чуть больше? Некогда столь мужественные черты его лица словно бы чуть стерлись. Он выглядел на десять, а то и на двадцать лет старше своего возраста. Чудо, что он пережил мучительное и долгое плавание через Атлантику.

– Отец, у вас что-то болит?

С побелевших губ Дункана сорвался слабый смешок.

– Болит? Да, у меня много чего болит, а больше всего – душа. Мое сердце меня подводит. Так было и с моей матерью. Я не унаследовал здоровья моего отца. Он жил бы еще очень долго, если бы не…

Он умолк и показал Александеру смятый клочок бумаги. Он пойдет до конца, он дал себе клятву. Дрожащим голосом Дункан продолжал:

– Джон все мне рассказал. Почему ты не вернулся домой после Каллодена и про смерть деда Лиама…

– Это я во всем виноват, отец!

Дункан нахмурился, опустил голову и стиснул в пальцах письмо.

– Джон говорит то же самое. Он признается, что выстрелил в солдат Черной стражи, из-за чего завязалась перестрелка.

Вспомнив их с братом последний разговор, Александер опустил глаза и прошептал:

– Знаю. Он и мне сказал об этом. Но я же помню, как стрелял тогда в тех солдат, отец!

Белые брови Дункана сомкнулись на переносице, и он задумчиво произнес:

– Два выстрела… Да, я слышал два выстрела! И между ними – слишком короткий промежуток, чтобы второй был эхом первого. Твой брат думал, что ты догадался, что это он выстрелил, и наоборот!

Александер понурил голову, чтобы только не видеть грустных глаз отца. Старик накрыл его руку ладонью.

– Это был несчастный случай. Но зачем? Что именно там произошло?

– Я увидел вас на Раннох-Мур и побежал вверх по тропе, ведущей к перевалу Койре-на-Тулих, ища, где бы спрятаться. Тогда-то я и увидел отряд Черной стражи. Они ехали с другой стороны, вам навстречу. Я остановился сначала из любопытства, потом мне захотелось в них выстрелить. Это был не несчастный случай, отец! Я хотел отомстить за тетку Франсес, за то, что эти солдаты с ней сделали… И… Словом, в тот день я снова нарушил ваш запрет.

Александер произнес эти слова едва слышно, не поднимая головы. Дункан вздохнул, досадливо покачал головой. Когда он заговорил, в голосе зазвенели стальные нотки:

– Твоя правда! Я заметил, что старый мушкет пропал, и понял, что ты меня ослушался. Ох, как же мне хотелось надрать тебе задницу! И ты это заслужил. Но твоя мать взяла с меня слово, что я больше не подниму на тебя руку. Выходит, все мы отчасти виноваты в смерти вашего деда Лиама. Мы получили по заслугам, так что больше не будем об этом говорить. Добавлю только, что я всю жизнь корил себя, что мы слишком долго добирались до дома. Он потерял много крови и…

Старик протяжно вздохнул и откинулся на спинку стула. К удивлению Александера, он совсем не казался рассерженным.

– Алас, ты всегда был непредсказуемым ребенком! И как никто другой умел вывести меня из себя. Ну почему ты всегда умудрялся навлечь на себя и тех, кто был рядом, беду?

– Вы сейчас говорите о том случае на реке? Когда утонули Марси с Брайаном?