В конце концов он овладел ею и с ее губ сорвался вздох удовлетворения. Потребность полностью владеть друг другом, стереть память о чужих ласках, направляла их жесты и порывы. Скоро, очень скоро на смену неистовству страсти придет нежность слов и ласка взоров.

Услышав, как ее имя стекает с губ Александера, Изабель издала протяжный стон и притянула его еще ближе, чтобы заполнить пустоту, которая слишком долго жила в ней. Аккорды органной музыки наполнили сознание, заставили завибрировать ее тело, вдребезги разбили ее душу. Небесное очарование… Изабель не помнила сама себя. Музыка и любовь… «Всему в этом мире приходит конец, и только любовь и музыка – вечны»… [163]

Возлюбленная еще вздрагивала, переживая экстаз, когда неудержимая волна наслаждения накрыла и Александера. Рычание и всхлип задохнулись в стесненной груди. Излить свою жизнь в нее – ради этого он был готов полностью отречься от себя. Это было мгновение, когда мир исчезает и остаются только два тела, спаянные любовью, противостоять которой они бессильны.

В полном изнеможении он тяжело упал на нее. Его дыхание согрело ее ушко, и он шепнул: «I love you», а потом зарылся лицом ей в волосы. У обоих кружилась голова, оба еще не опомнились от пережитого урагана ощущений, потрясшего их тела, очистившего их души от мрака и развеявшего его на все четыре стороны. Наслаждаясь этим поселившимся в душе новым светом, они дышали в едином ритме, плыли по спокойному морю счастья, и оно мягко покачивало их на своих волнах.

– Я хочу еще ребенка, – прошептал Александер много минут спустя, осторожно покидая ее тело.

– Ребенка?

Изабель не спешила выныривать из приятного оцепенения.

– Брата или сестричку для Габриеля…

Он вдруг запнулся. Только теперь его осенило, что у мальчика нет ни сестры, ни брата. Этому должна быть причина! Бывает, что после тяжелых родов женщина… Он почувствовал, как ее тело напряглось, и нежно поцеловал молодую женщину в лоб. Похоже, его надеждам не суждено сбыться…

– Нет! Забудь, что я сейчас сказал! Я не подумал, что… Не важно, если ты не сможешь родить мне…

– Пьер не мог иметь детей, – сказала Изабель просто.

– Пьер? Он не мог? Ты хочешь сказать, что он…

– Да, он был бесплодным.

– О!

– И он знал об этом, Алекс. Знал с самого начала и первое время скрывал от меня. Габриель… если бы не моя беременность, у него вообще бы никогда не было сына. Он знал, что я ношу ребенка, когда брал меня в жены.

– Dinna, Iseabail… No more… [164]

Прижимаясь губами к ее щеке, он ощутил горечь ее слез.

– Еще один, последний вопрос: он тебя обижал?

Она помотала головой.

– Нет. Пьер был добр ко мне. Конечно, у нас бывали размолвки. Но он делал все, чтобы я была счастлива.

– И… у него получалось?

Изабель посмотрела на Александера, но мысли ее были далеко. Была ли она счастлива? Если и была, то не по-настоящему. Она никогда не чувствовала себя с Пьером так, как в это вот самое мгновение. Как будто она – одна из тех звезд, что сияют сейчас в бескрайнем небе…

– Не стану отрицать, он подарил мне безмятежную жизнь… а это тоже своего рода счастье. Я верила, что ты умер, поэтому…

– Хм…

Глядя на окруженную ореолом белесого света Полярную звезду, Александер скрипнул зубами. Пьер Ларю отнял у него важную часть жизни, которую ему не получить обратно! Что ж, придется принять это как данность и забыть. Он вытер слезы, стекающие на волосы Изабель, и обнял ее еще крепче. Женщина, которую он не переставал любить со времен своего прихода в Квебек, вернулась к нему душой и телом. Наконец-то Господь наградил его по справедливости! Боль в ушибленном подбородке и ощущение эйфории во всем теле – о более красноречивых доказательствах он не мог и мечтать. Он взял руку своей женщины, мягко покоившуюся у него на груди, и поцеловал кончики пальцев. Потом коснулся губами рогового колечка, которое заметил у нее на руке еще в самом начале празднества. Это был символ их принадлежности друг другу – лилия и чертополох переплелись навечно.

Он подумал о Боге, который, как ему часто казалось, навсегда его покинул. Сколько раз, переживая отчаяние и разочарование, он от него отрекался, проклинал его? Сколько раз богохульствовал? Этого должно было хватить, чтобы оказаться в аду. Но Господь все-таки подарил ему этот момент наивысшего счастья. Неужели Он согласен наконец подарить ему отдых после стольких сражений с жизнью? Или же это – передышка перед грядущим ударом в самое сердце? Сомнения не покидали Александера даже теперь. Ему трудно было поверить, что это счастье может длиться долго. На его долю выпало столько разочарований! Настоящий момент – вот единственное, за что он мог ухватиться. «Carpe diem…»

Издалека донесся тревожный крик гагары. Небо посветлело перед рассветом, звезды окутал опалово-белый туман, и они стали исчезать одна за другой. Это напомнило ему один из рассветов его жизни, встреченный на лесной опушке. Небо приобрело те же восхитительные оттенки, которые хотелось запечатлеть навечно, чтобы защитить их от судьбы и от времени, обесцвечивающие все вокруг…

Глава 15. Повод для тревоги

Пейзаж радовал глаз разнообразием оттенков. Пылающий рубин, теплый янтарь, алый гранат, желтый цитрин… Осень торжествовала. Но тепло задержалось всего на несколько дней, потом северный ветер Киветин прогнал его. Леса сбросили листву, реки замерзли.

Лишившись своих драгоценных украшений, земля Анишнабек [165] уснула. И вот уже зима укрыла природу великолепным волнистым лилейно-белым одеялом. Сосны в тяжелых снежных шубах преклонили ветви перед Нанабозо [166] , восхищаясь его несравненным мастерством.

Среди этих красот Изабель чувствовала себя жемчужиной в роскошном ларце. Она больше не испытывала чувства одиночества. Да, прошлое напоминало о себе. Да, она скучала по своей дорогой Мадлен, но и в нынешнем окружении ей жилось спокойно и уютно. Заготовленные на продажу соломенные шляпки и куклы из маисовых листьев дожидались весеннего путешествия в миссию на озере Дё-Монтань. Пальцы Изабель с каждым днем становились все ловчее и быстрее. В ближайшее время она намеревалась овладеть искусством плетения корзин из коры.

Пока мужчины обходили капканы, занимались подледным ловом рыбы или рубили дрова, Микваникве обучала белую женщину особого рода вышиванию. Изабель обмакивала иголку дикобраза в настой, приготовленный индианкой по старинному рецепту ее племени, и, следуя размеченному узору, аккуратно протягивала эту иголку через отверстия в березовой коре. В итоге получался рисунок – черепаха, ягоды малины, птица или цветок. Такими рисунками они с Микваникве украшали крышки предназначенных на продажу берестяных коробов.

Когда позволяла погода, женщины с детьми выходили на улицу – лепили снеговиков, катались на лыжах и на санках-тобогганах, которые смастерил для них Мунро на праздник Нового года.

С наступлением ночи, когда потрескивание поленьев в очаге и дыхание Габриеля и Мари становилось размеренным, Изабель с Александером уединялись за занавеской из кож, чтобы спрятаться под толстыми меховыми и шерстяными одеялами. Какое это все-таки счастье – пить из чаши любви пьянящий, с долгим послевкусием напиток! Потом, довольные, они засыпали с уверенностью, что ничего в этом мире не бывает зря и всему есть свои причины.

Саваниоттин, южный ветер, уже несколько дней овевал уставшие от тяжелой зимней шубы деревья. Радостно затренькали синички и свиристели. Толстый ковер снега начал таять, но зима все никак не хотела покидать край Анишнабек, и Киветин то и дело превращал капли воды на кончиках веток и козырьках дома в блестящие сосульки. Но прошло еще совсем немного времени, и по воле Нанабозо восторжествовал Саваниоттин. Своим мягким дыханием он освободил реки, и они снова весело побежали вдоль берегов, своей ласковой песней пробуждая спящих зверей. Его прикосновения к земле были так нежны, что она размягчалась с каждым днем. Наконец, завоеванная весной, природа снова вернулась к жизни и расцвела.