Звонкая пощечина заставила его замолчать. Он отступил на шаг. Сердце молотком стучало в груди, грудь вздымалась от волнения.

– Да как ты смеешь? Я – лоретка? Как ты смеешь? Это ты меня… взял силой, там, на мельнице!

Глаза Александера расширились от удивления.

– Я – силой? Ты говоришь мне, что я тебя изнасиловал?

– Ты воспользовался моей слабостью, тем, что я была подавлена смертью отца, чтобы получить свое.

– Ты прекрасно знаешь, что это неправда, Изабель! Разве во второй раз ты не предложила мне себя сама? Получается, в первый раз это было изнасилование только потому, что ты боялась происходящего?

Она опустила глаза, не ответила. Он схватил ее за плечи и резко встряхнул.

– Я любил тебя, Изабель! А ты мной играла!

– Нет!

Она почти кричала. Александер с тревогой посмотрел на дверь. Он знал, что муж Изабель уже вернулся. Он целый вечер наблюдал за домом и видел, кто выходил из дома и заходил в дом. Также он понимал и то, что рискует, вторгаясь в частное домовладение, но ничего не мог с собой поделать. Хотя, честно говоря, уже начал жалеть о своем решении. Взгляд его вернулся к Изабель, которая пыталась высвободиться. Она смотрела на него испуганно.

– Почему? – тихо спросил он.

По ее телу прошла дрожь, и он разжал пальцы.

– Скажи мне, почему ты выбрала его? Ты носила моего ребенка, но вышла замуж за другого. Объясни, я хочу понять!

– Александер!

– Обещаю, что не доставлю тебе никаких забот. Я просто хочу знать правду. А потом я уйду, даю тебе слово. Я был недостаточно богат для тебя? Или ты его полюбила?

– Пьера?

– А что, были еще и другие? – осведомился он сухо.

Она медленно отвернулась, предоставив ему любоваться своим профилем. Ее грудь судорожно вздымалась. Проникающий в окно свет заходящего солнца золотил ее кожу, и ему вдруг нестерпимо захотелось ощутить ее вкус.

– Алекс, я… у меня не было выбора! Это все моя мать…

– Ты предпочла этого Ларю, потому что у него были деньги? Ах да, теперь я припоминаю… Твой отец разорился…

Она отвесила ему вторую пощечину.

– Прекрати! Не смей так говорить!

Ее великолепные зеленые глаза сверкали от слез… и ярости. И тут послышался голос Габриеля, звавшего мать. Они оба моментально замолчали, Александер едва успел спрятаться в пустое стойло. Мальчик вбежал в конюшню.

– Мам, папа всюду тебя ищет! Он ждет тебя к столу. Мам… Почему ты плачешь?

Изабель всхлипнула и вытерла глаза. Не покидая укрытия, Александер встал так, чтобы видеть сына. Ему вдруг показалось, что еще немного – и его сердце разорвется. «Мой сын! У меня есть сын!»

– Все в порядке, любовь моя! Соринка попала в глаз. Скажи папе, я скоро приду. Ты уже покушал?

– Да.

– Вот и славно! Беги в дом и умойся!

Мальчик убежал. Изабель уходить не спешила. Александер вышел из тени, лицо его было искажено душевной мукой. Эхо слов «Скажи папе…» звучало у него в голове, причиняя острую боль.

– А он знает… я хочу сказать… мальчик знает, что твой муж – не настоящий отец?

– Для Габриеля Пьер – единственный отец, Александер. Так лучше для всех.

Он кивнул. Странное дело, но вся его злость вдруг испарилась, оставив после себя пустоту. Пустоту, которую ему хотелось заполнить воспоминаниями о сыне, пусть даже ему никогда не будет позволено открыто выражать свою любовь. Опершись о перегородку, он обратился к Изабель голосом, в котором отчетливо слышалась нежность:

– Расскажи мне о нем! Как он рос, во что играл, что любил… Он любит рисовать?

Заметив, как он переменился, стоило заговорить о сыне, Изабель немного успокоилась.

– Да, он очень хорошо рисует. А к музыке, наоборот, у него нет способностей. Он любит курятину, терпеть не может кровяную колбасу и говяжьи почки. Когда был совсем маленький, запросто мог слопать жука. Больше всего он обожал муравьев. Слава богу, со временем он переключился на более съедобные деликатесы – полюбил марципан и нугу. Правда, в последнее время у него появилась дурная привычка красть на кухне леденцы и прятать их под подушку.

Александер слушал и улыбался. Он вспомнил, как когда-то стянул у матери горшочек с медом. Старший брат Джеймс застал его, когда он пальцем выгребал из горшка остатки лакомства. Тогда Александера примерно наказали – в стране свирепствовал голод. Что ж, Габриель, в отличие от него, никогда не узнает ни голода, ни холода…

Негромким голосом Изабель рассказывала ему все новые и новые подробности из жизни сына: как он сделал первый шаг; как свалился с лестницы, но, благодарение Богу, больше испугался, чем поранился; как проявилось его увлечение животными и неиссякаемое любопытство к миру насекомых. Александер старался сохранить все это в памяти, потому что до сих пор там было одно-единственное воспоминание – о встрече на рынке. Он представил мальчика в объятиях матери, которые дарили ему ощущение безопасности, чего он сам не мог ему подарить. Украденные воспоминания… упорхнувшие навсегда.

– Ему снятся кошмары?

– Иногда, как это бывает с детьми его возраста.

– И он… он счастлив?

Изабель почувствовала, как сжимается сердце. Она догадывалась, что сейчас чувствует Александер. Как будто бы потерял частичку себя… И вдруг она пожалела, что не сообщила ему новость о его отцовстве в тот грустный день, когда они встретились на берегу реки. Если бы она это сделала, все могло бы сложиться по-другому. Может, он и не уехал бы с Голландцем, может быть, они… Нет, с тех пор прошло три года. Габриель подрос, и ее жизнь с Пьером пусть и не была сказкой, но протекала весьма приятно. Но зачем ему было приходить? Зачем снова вносить беспокойство в ее размеренную и безмятежную жизнь? Она ведь уже смирилась с мыслью, что он умер!

– Габриель – счастливый ребенок, Алекс! И если бы он узнал правду, он бы очень огорчился.

Александер опустил голову, закрыл глаза и представил, как берет мальчика на руки. Изабель в это время внимательно наблюдала за ним. Он изменился, постарел. Выражение его заросшего бородой лица наводило на мысль о трудной жизни. Это лицо на мгновение расслабилось, исчезло выражение разочарования и иронии. Его рот сохранил природную пухлость, которая придавала ему несколько капризный вид. Внешне решительный и сильный, Александер внезапно показался ей очень уязвимым. Ей захотелось прикоснуться к нему, пробежать пальцами по его изменившемуся телу… Изабель вздохнула. Из страха, что желание может подтолкнуть ее к безрассудному поступку, она отодвинулась от него подальше.

Шелест юбок вернул Александера к действительности. Он посмотрел перед собой и провел рукой по растрепанным волосам.

– Мне нужно все это обдумать, Изабель! Может, я смогу видеться с ним… как друг? Тем более что за ним уже есть маленький долг.

– Долг? За Габриелем?

– Это между нами! Одна история с яблоком.

Они стояли и смотрели друг на друга. Мысли, слова проносились в голове у обоих. Но, как ни странно, если не считать обид и старых счетов, им больше не о чем было говорить. Когда-то страстные любовники, теперь они стали чужими людьми, которых связало навсегда, что бы ни случилось, существование на свете маленького мальчика.

– Алекс, я не знаю! Думаю, от этого ты бы мучился еще больше! И если Пьеру станет известно…

Она намеревалась сказать, что ее супруг полагает его умершим, но передумала. Что же на самом деле произошло той осенью? Что случилось с ван дер Меером и его отрядом? Может, старый торговец тоже спасся? Но ведь его супруга умерла на прошлой неделе, и Голландец не присутствовал на похоронах…

Пока Изабель размышляла, пришел черед Александера как следует ее рассмотреть. Любит ли он ее до сих пор? Или желание, которое проснулось в нем, не более чем пережиток прошлого, воспоминание о былой, некогда столь пламенной страсти? Белые пальчики молодой женщины играли с кружевом, украшавшим вырез на корсаже. Увидев подвеску у нее на груди, он сначала удивился, а потом нахмурился.

Это зрелище, словно бадья ледяной воды, охладило эмоции Александера. Он потянулся и схватил серебряный крестик. Ошарашенная этой внезапной близостью, Изабель перестала дышать. А он не мог отвести взгляд от крестика, который носил на шее больше четырех лет. Потом он посмотрел ей в глаза. Известно ли ей, как обошелся Этьен с ним, с Голландцем и его людьми?