После возвращения в Квебек у меня было достаточно времени, чтобы подвести итог своей жизни. И она представилась мне пугающе пустой. Винить в этом я могу только себя. Я сама творец собственного несчастья. Только когда Ваш отец умер, я в полной мере осознала, как много он сделал ради моего счастья. Я – неблагодарный человек. Да, Изабель, я это признаю. Я – неблагодарная эгоистка. До последнего дня я отказывалась принять любовь, которую мне дарил Шарль-Юбер. А ведь у него было золотое сердце… Жаль, что я поняла это только сейчас.
– И он умер от горя, потому что ваше сердце он так и не сумел растопить! – прошептала Изабель.
Всю жизнь я упивалась своими печалями, сожалела о том, чему не суждено было сбыться. С каждым днем все прочнее становился мой панцирь, в котором я стремилась укрыться от мира. Я злилась на своего отца, на Шарля-Юбера. Злилась даже на Вас, Изабель… да-да, и на Вас тоже, и только потому, что видела в Вас себя ту, какой я больше никогда не буду, – счастливую девушку, беззаботную и влюбленную. Полагаю, в это трудно поверить, но я не всегда была такой, какой Вы меня знали. Ваш отец влюбился в девушку, которая жила и радовалась жизни. На его несчастье, веселая и пылкая юная дева осталась там, на набережной Ла-Рошели, под холодным солнцем февраля 1739 года. Сейчас мне кажется, что я согласилась на это длительное, полное трудностей плавание только для того, чтобы снова с ней воссоединиться.
Эту девушку звали Жюстина Лаэ, и она была влюблена в другого – в ирландского капитана по имени Питер Шеридан, служившего на французском королевском флоте. Это он написал письма, которые Вы нашли на чердаке. Позвольте же мне вкратце рассказать Вам об этой любви…
Питер и Жюстина познакомились случайно в мае 1738 года на празднике, устроенном новым префектом Ла-Рошели. Гулянье на площади было в самом разгаре, когда начался ливень. Горожане попрятались в близлежащих лавках и мастерских. Жюстина сама не поняла, как оказалась между прилавком со сладостями и солдатом, наступившим ей на ногу и не замечающим этого. Она сердито оттолкнула мужчину и уже хотела отчитать его за неловкость, когда вдруг увидела его красивое улыбающееся лицо. Такое красивое, что на мгновение она лишилась дара речи. «Прошу прощения, мадемуазель! Позвольте представиться: Питер Шеридан, второй лейтенант Королевской гвардии, к вашим услугам! Простите, что причинил вам неудобство, но в этой сутолоке…» Совладав с волнением, она ответила: «Мадемуазель Жюстина Лаэ, рада знакомству!» Какое-то время они просто стояли и смотрели друг на друга. Слова были не нужны, глаза все сказали за них.
В течение двух месяцев молодой офицер, разумеется, с разрешения родителей Жюстины, ухаживал за ней, пока в июле 1738 года не пришло время расстаться. Отправляясь в Бретань, Питер пообещал Жюстине, что к началу зимы вернется и официально попросит ее руки. Он намеревался попросить отца о займе, который позволил бы ему приобрести красивый дом в городке Лорьян. Всю осень девушка готовила приданое, и ее мать и кормилица охотно ей помогали. Но Питер не приехал. Отпраздновали Рождество, потом и первый день нового года. Жюстина не теряла надежды. Она утешала себя, говоря, что ему наверняка пришлось уплыть за границу, а письмо затерялось в пути. Тогда-то отец и представил семье Шарля-Юбера…
В свои тридцать шесть Ваш отец был очень хорош собой. Он много путешествовал и был прекрасным рассказчиком, поэтому я с удовольствием проводила время в его обществе. В эти минуты я забывала о беспокойстве, которое причиняло мне молчание Питера. Мы с Шарлем-Юбером часто прогуливались по набережной и по аллеям городского парка. Но сердце мое так и не открылось ему. Для меня он был деловой партнер отца, не более. Я отвечала любезностью на его знаки внимания, ожидая, когда освободится ото льда река Святого Лаврентия и он сможет вернуться в свою далекую Новую Францию. Я улыбалась ему, а думала о своей скорой свадьбе с Питером.
Однажды утром отец позвал меня в рабочий кабинет и вручил брачный контракт. Пребывая в радостной уверенности, что Питер наконец попросил моей руки, я подписала его, даже не взглянув ни на текст документа, ни на имя моего будущего супруга. Было ли известно Шарлю-Юберу в то время, что мое сердце отдано другому? Этого я не знаю до сих пор. Как бы то ни было, Питер не приехал и не написал мне ни строчки. Через короткое время я с разбитым сердцем села на корабль, уже в качестве жены человека, которого не любила.
Эта история напоминает Вам Вашу, не правда ли? Зная теперь, сколько горя доставило мне это навязанное супружество, Вы, конечно же, спросите, как у меня хватило жестокости обречь Вас на ту же участь. Я думала, что мне не придется никому об этом рассказывать, но… Теперь я знаю, что пришло время открыть Вам правду, какой бы страшной она Вам ни показалась.
– Пытаетесь облегчить совесть, матушка? Нет, вы не имели права лишать меня того, что отняли у вас!
Изабель взяла следующий листок.
Знайте, Изабель, я с самого начала знала о Вашей влюбленности в этого солдата-шотландца. И закрывала на это глаза, изображая неведение. Я лгала Вам, когда говорила, что меня не интересуют Ваши отношения. Ваш избранник не имел ни титула, ни денег, поэтому я не допускала мысли, что это может быть серьезно. Было бы правильнее вмешаться и сразу же положить конец этой идиллии, чтобы спасти Вас от будущих страданий. Но я упустила время, и это была ужасная ошибка. Я не думала, что дело зайдет так далеко. Страсть и любовные порывы заставляют нас забывать о здравомыслии, и мы совершаем поступки, которые имеют для нас, женщин, ужасающие последствия.
Мне и сейчас неловко касаться этой темы, но чувство долга велит мне это сделать. Я не надеюсь заслужить Ваше прощение своим признанием. Нет, то, что Вы узнаете, расстроит Вас до такой степени, что Вы возненавидите меня еще сильнее. Но я обязана рассказать Вам правду. И еще я хочу, чтобы Вы знали, дочь моя, что заставило меня поступить так, как я поступила, едва узнав, в каком тягостном положении Вы оказались по вине мсье Макдональда.
Начну с того, что настоящая дата нашего с Шарлем-Юбером бракосочетания – 30 января 1739 года, а не 2 июля 1738, как указано в нашем брачном контракте. Шарль-Юбер приплыл в Ла-Рошель в мае 1738, поэтому никто не мог усомниться в достоверности этого документа. Целью этой «подмены» было защитить Вас от общественного порицания, с которым Вам пришлось бы столкнуться здесь, в Квебеке, если бы истинное положение вещей стало известно. Надеюсь, Вы поймете меня, Изабель. Я уже носила Вас под сердцем, когда вышла за того, кого Вы до сих пор считаете своим отцом. После тысячи обещаний с его стороны, после того, как я подарила ему самое дорогое, что у меня было, Питер меня покинул. Поэтому-то, узнав, что Вы совершили ту же ужасную ошибку, что и я когда-то, я решила действовать быстро. В моем представлении простой английский солдат, проигрывающий Вам по состоянию и положению в обществе, мог поступить в точности так же, как некогда поступил со мной французский лейтенант.
Слишком поздно я осознала, что ненависть и злопамятство ослепили меня и что я ошиблась: мсье Александер Макдональд вернулся.
Вытирая слезы, Изабель всхлипнула.
– Да, мама! Вы даже представить не можете, как вы ошибались! Где бы вы ни были, пусть вам не будет покоя!
Помните то письмо на английском, которое Шарль-Юбер спрятал? Для меня удивительно, почему он так его и не уничтожил. В письме Питер писал, что я растоптала его любовь, оскорблял меня, обвинял в предательстве, грозился сесть на первое же судно, отправляющееся к берегам Новой Франции, чтобы встретиться со мной. Говорил, что надеется умереть в бою, чтобы его страдания поскорее закончились. Оказалось, во время военных учений Питер был ранен, поэтому-то и не смог вовремя вернуться в Ла-Рошель. Он клялся, что отправил два письма, в которых писал о причине задержки. Но мой отец, с ужасом взирая на округляющийся живот своей дочки, решил воспользоваться шансом и отдать меня замуж за выгодного во всех отношениях жениха – Шарля-Юбера. Письма же Питера он, скорее всего, сжег.